![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
Как-то прорвало меня сегодня на посты, хех.
Упоминание системы Станиславского напомнило мне мои школьные годы чудесные, львиная доля которых была отдана театральной студии.
Театральная студия у нас была весьма неплоха. Нас, конечно, пользовали в хвост и гриву для дурацких школьных праздничных утренников, зато репетировать мы могли на самой настоящей сцене в самом настоящем ДК: за кулисами там пахло вовсе не гримом и духами, а застоявшимся табачным дымом и лежалыми старыми тканями.
Ставили мы и Пушкина, и Филатова, и какие-то авторские спектакли. (У нас была Пушкинская "Русалка" с музыкой Инны Желанной, альбом "Водоросль", уух!). Выступали в том же самом ДК, и на наши спектакли даже продавались билеты. (О, это удовольствие монолога, брошенного поверх зала в черноту, в которой притаилась каморка света и звука, пахнущего дешевым портвейном и коньяком!)
Было там, вобщем, довольно увлекательно и рассказывать об этом я могу долго, так что прерву сама себя.)
Помимо всяческих наставлений и занятий (нам даже выдавали по итогам бумажный диплом с отметками за разные предметы!), постоянно рассказывали и какие-то байки. Байки эти, разумеется, тоже несли в себе некий обучающе-воспитательный момент, но преподносились так легко и мимоходом, что как поучения не воспринимались вовсе.
Нас учили играть, конечно же, по системе Станиславского, потому что нет системы кроме его системы, и остальные системы лишь бледные отблески его системы, аминь. (Блудный ученик Н.-Д и С. Мейрхольд если и упоминался, то лишь мельком, как что-то, не заслуживающее внимания).
И конечно же, именно про эту, единственную и неповторимую систему, баек было больше всего.
Одна из них мне запала в сердце довольно глубоко... но видимо, не настолько глубоко, потому что не помню я ни имени актера, ни режиссера, ни года: помню только, что расссказ был о постановке "Доктора Живаго".
Герой истории играл самого Юрия Андреевича, и выходившим у него результатом был недоволен совершенно. Режиссера же образ устраивал, он считал, что все прекрасно, а Актер просто придирается к себе. Но Актера что-то тревожило, была в его Живаго какая-то ужасная фальшь, которая не давала ему вжиться в роль со всей требуемой отдачей. Он пробовал жесты и предметы: как именно ЮА должен держать трость? Что он делает с перчатками, снятыми с руки? Все, все было не то...
...пока в какой-то момент Актер не сложил особым образом пальцы на руке - вытянутые в напряжении пальцы, удлиненная ладонь, рассыпавшаяся щепоть. И все встало на свои места. Его Живаго сложился - он складывал этой щепотью пальцы, перемещаясь по сцене, и жил этой ролью, был этой ролью, чувствовал и воплощал тот образ, который до этой мелочи ускользал от него и заставлял говорить "не верю!" самому себе.
Мораль тут даже не в работе актера над собой - мол, если режиссер тобой доволен, это не значит, что тебе нечего добавить к своей работе над ролью, а и в том, что иногда для финального воплощения образа не хватает маленькой, даже незаметной для зрителя детали.
Но детали очень важной для того, кто пытается максимально глубоко и достоверно погрузиться в образ.
Упоминание системы Станиславского напомнило мне мои школьные годы чудесные, львиная доля которых была отдана театральной студии.
Театральная студия у нас была весьма неплоха. Нас, конечно, пользовали в хвост и гриву для дурацких школьных праздничных утренников, зато репетировать мы могли на самой настоящей сцене в самом настоящем ДК: за кулисами там пахло вовсе не гримом и духами, а застоявшимся табачным дымом и лежалыми старыми тканями.
Ставили мы и Пушкина, и Филатова, и какие-то авторские спектакли. (У нас была Пушкинская "Русалка" с музыкой Инны Желанной, альбом "Водоросль", уух!). Выступали в том же самом ДК, и на наши спектакли даже продавались билеты. (О, это удовольствие монолога, брошенного поверх зала в черноту, в которой притаилась каморка света и звука, пахнущего дешевым портвейном и коньяком!)
Было там, вобщем, довольно увлекательно и рассказывать об этом я могу долго, так что прерву сама себя.)
Помимо всяческих наставлений и занятий (нам даже выдавали по итогам бумажный диплом с отметками за разные предметы!), постоянно рассказывали и какие-то байки. Байки эти, разумеется, тоже несли в себе некий обучающе-воспитательный момент, но преподносились так легко и мимоходом, что как поучения не воспринимались вовсе.
Нас учили играть, конечно же, по системе Станиславского, потому что нет системы кроме его системы, и остальные системы лишь бледные отблески его системы, аминь. (Блудный ученик Н.-Д и С. Мейрхольд если и упоминался, то лишь мельком, как что-то, не заслуживающее внимания).
И конечно же, именно про эту, единственную и неповторимую систему, баек было больше всего.
Одна из них мне запала в сердце довольно глубоко... но видимо, не настолько глубоко, потому что не помню я ни имени актера, ни режиссера, ни года: помню только, что расссказ был о постановке "Доктора Живаго".
Герой истории играл самого Юрия Андреевича, и выходившим у него результатом был недоволен совершенно. Режиссера же образ устраивал, он считал, что все прекрасно, а Актер просто придирается к себе. Но Актера что-то тревожило, была в его Живаго какая-то ужасная фальшь, которая не давала ему вжиться в роль со всей требуемой отдачей. Он пробовал жесты и предметы: как именно ЮА должен держать трость? Что он делает с перчатками, снятыми с руки? Все, все было не то...
...пока в какой-то момент Актер не сложил особым образом пальцы на руке - вытянутые в напряжении пальцы, удлиненная ладонь, рассыпавшаяся щепоть. И все встало на свои места. Его Живаго сложился - он складывал этой щепотью пальцы, перемещаясь по сцене, и жил этой ролью, был этой ролью, чувствовал и воплощал тот образ, который до этой мелочи ускользал от него и заставлял говорить "не верю!" самому себе.
Мораль тут даже не в работе актера над собой - мол, если режиссер тобой доволен, это не значит, что тебе нечего добавить к своей работе над ролью, а и в том, что иногда для финального воплощения образа не хватает маленькой, даже незаметной для зрителя детали.
Но детали очень важной для того, кто пытается максимально глубоко и достоверно погрузиться в образ.